Вторая кожа - Страница 79

Мик опять широко развел руки, но теперь этот жест производил впечатление, будто он хочет заключить всех в свои объятия. Дверь на кухню открылась, и вошли официантки, возглавляемые Хоннико. Оратор прекратил пророчествовать и сказал более спокойным тоном:

— Джентльмены, я пока что остановлюсь на этом, весьма важном пункте, чтобы дать вам насладиться главным блюдом нашего меню. Приятного аппетита!

Разлили по бокалам новую перемену вин — на этот раз это было густое, темно-красное Петрус урожая 1960 года. Затем принесли главное блюдо — тушеное мясо темного цвета с острым ароматическим уксусом и луком соте. Гарниром служили, разумеется, японский рис и тонкие стебли молодой спаржи.

Мик высоко поднял свой бокал, произнес тост за здоровье гостей и заговорил снова:

— Посмотрите на массы, этих рабов телевидения, радио и газет. И взгляните на себя — людей, обладающих таким умом и силой воли, которые возвышают вас над всеми остальными. Вы не являетесь ничьими рабами. — Леонфорте вещал, как баптистский священник или экзальтированный телевизионный проповедник, который старается загипнотизировать своих слушателей: — Вы — суперэлита. — Он, подобно политическому демагогу, играл на потаенных свойствах человеческого характера, которые не зависят от расы, происхождения или религии, а прячутся где-то в глубине души каждого, свернувшись, как змеи, готовые в любой момент выползти наружу.

— Терпимость к культурному и философскому разнообразию, характерная для политических систем стран вроде Соединенных Штатов, является идеальной средой для возникновения такой суперэлиты, — продолжил он. — В атмосфере открытости и созидания каждый человек может стать сильнее и богаче, чем при деспотическом режиме. Предвзятые мнения — проклятие политически лояльного индивидуума — могут остановить развитие суперэлиты в зародыше. Университеты, готовящие ее потенциальные кадры, сейчас платят огромные гонорары проповедникам терпимости и свободы слова, противникам расовой ненависти. Именно в такой атмосфере суперэлита развивается особенно бурно. — Но кого я называю суперэлитой? Тех людей, кому суждено править массами... — Леонфорте вытянул руку и театральным жестом начал указывать поочередно на каждого сидящего за столом. — Вас, Асада-сан... вас, Моримото-сан... вас... и вас... и вас.

Его выставленный вперед указательный палец рассекал воздух, как хлыст.

— Элитой я считаю всех, кто здесь присутствует, кто в корне отличается от других, живет по другим правилам, поступает, как хочет, и легко забирает власть в свои руки, как это делает император, подхватывая свою горностаевую мантию. Мы видим грядущее, видим то, что простой человек, заключенный в жесткие рамки своего жалкого существования, даже не может себе представить. А японцы мы или европейцы — не имеет значения, потому что мы говорим на одном языке.

Мик театрально понизил голос почти до шепота, и все наклонились вперед, не желая упустить ни единого его слова.

— У нас есть право — нет, нет, у нас есть долг извлечь преимущества из той свободы, которую предоставляет нам политически правильно функционирующее общество, — оратор поднял палец вверх, — и мы можем начать это делать прямо здесь. — Он указал на стол: — То, что мы едим, как императоры, не случайное совпадение, джентльмены. Происходит нечто вроде посвящения, магического ритуала. — Мик победно улыбнулся. — Вы знаете, в джунглях Вьетнама и во всех примитивных обществах существует поверие, что для того, чтобы действительно уничтожить своего врага, нужно съесть его!

— Что за чушь? — сказал Исе Икудзо, сидевший справа от Николаса толстяк, глава металлургической корпорации, который, если Мика правильно проинформировали, был известен своими сомнительными связями с якудзой — кланом Сикей. — Вы сказали, что первое блюдо китайского происхождения. И оно было достаточно вкусным!

— Да, конечно, — сказал Мик, улыбаясь еще шире. — Нашей закуской были императорские пчелы зажаренные в собственном меду и соку. Разве не деликатес?

— Без сомнения, — сказал Асада с легким поклоном. — Редко когда представитель западной цивилизации вроде вас проявляет столь изощренный вкус. Лично я ожидал типично европейского стола.

Раздался общий смех, гости одобрительно закивали головами. «Всем, конечно, понравились китайские императорские пчелы. Этого можно было ожидать», — подумал Мик.

— А как насчет главного блюда? — спросил Икудзо.

— Разве оно вам не понравилось, Икудзо-сан? — поинтересовался через стол Асада. — Тоже весьма необычное, не правда ли?

Икудзо пожал плечами.

— Я бывал в Венеции и пробовал их фегато — особо приготовленную печень.

— Да, печень, которую вам подали, приготовлена по вьетнамскому рецепту, — сказал Мик. — Но чья печень! Мы все помним покойного Родни Куртца. Какая печальная история! — Он указал на пустое кресло. — В память о нем мы оставили для него свободное место. — Леонфорте опять заговорил тоном проповедника: — Ив память о его попытке подчинить «Денва партнерз» своим целям мы только что съели его печень.

Наслаждаясь произведенным эффектом, он отступил назад. Поднялся ропот голосов, вызванный его неожиданным сообщением.

— Это неслыханно, чудовищно! — вскричал Икудзо, а Асада побагровел, как будто его должно было вот-вот вырвать. И он был в этом не одинок. Все двенадцать человек, бледные как привидения, вскочили на ноги крича и потрясая кулаками. Один Мачида сидел посреди этого хаоса как статуя, не отвечая на гневные вопросы и не глядя на своих коллег.