— Ешь. Разве ты не голодна? — спросил Мик, хотя по его тону можно было заметить, что он не ожидает ответа. — Лично я очень хочу есть.
— Да, — наконец ответила женщина, — ты любишь вкусно покушать. — Она пристально посмотрела на Мика ангельским, а может быть дьявольским, взглядом.
Перед ней сидел мужчина с грубыми, резкими чертами лица. У него были длинные седые волосы, аккуратно подстриженная бородка, великолепный нос римлянина и необычные глаза желто-серой окраски, которая придавала им свирепое, кошачье выражение. Весь облик этого человека говорил о том, что он привык отдавать приказания, что радикальная философия совмещается в нем с низменными инстинктами, а видение окружающего мира давно и непоколебимо установлено.
— Где он? — спросила Джай спокойным тоном — это далось ей с большим трудом. — Покажи мне его.
Мик, конечно, понял, о чем она говорит. Он сунул креветку в рот и только потом спросил:
— А откуда ты знаешь, что он со мной?
— Я знаю тебя. — Женщина собралась было зажечь другую сигару, но Мик, накрыв ладонью ее руки, помешал ей сделать это.
Изумившись, она взглянула на него и, едва заметно пожав плечами, взяла вилку и послушно начала есть. Но делала это безо всякого видимого удовольствия, почти автоматически открывая рот. «Жаль что она ест, не обнажая своих ровных, белых зубов», — подумал Мик, и ему вдруг очень захотелось увидеть эти зубы. Он вытащил из-под крышки стола кинжал. Пламя свечи отразилось на длинном черном лезвии из дамасской стали.
Джай смотрела на него как зачарованная, ее рука застыла на полпути, и тонкий ломтик рыбы соскользнул с вилки в тарелку. Ноздри раздулись как у животного, почуявшего желанный след.
— Это он? — спросила Джай, прекрасно зная, что не ошиблась. Оружие выглядело необычно — бронзовая гарда в форме листа лотоса целиком закрывала кулак мужчины, вертикальный стержень с внутренней стороны служил рукояткой, а на уровне средних пальцев выдавались вперед два узких, зловещего вида лезвия.
— Кинжал совершенно чистый. — Мик покачал лезвиями перед глазами своей собеседницы. — Отмыт Шато Тальбо урожая семидесятого года, это его любимый сорт и год. Символично, не так ли?
Женщина вздрогнула, передернулась всем телом, но на ее лице не было заметно неудовольствия. Наоборот, глаза сверкали, а рот так и остался полуоткрытым.
— Да, — тихо ответила она непонятно на какой вопрос. — Прошлой ночью мы выпили бутылку такого же вина. В честь пятилетия нашей совместной жизни. Первый глоток он сделал из моего пупка, а я лежала на ковре и боялась, что меня стошнит от отвращения. Запустила пальцы в его волосы — в порыве страсти, как решил он. А я в это время воображала...
Она перевела глаза с кинжала на Мика, и в ее взгляде появилось выражение беспредельной интимности, которое бывает только во время близости.
— Мне казалось, что я сжимаю в руках его сердце.
— Да, без сомнения, это был еще тот сукин сын, — согласился Мик. — Пытался надуть меня в деле с Трансокеанической киберсетью. Считал, что очень умен, потому что прятался за спинами многочисленных подставных лиц и адвокатов, но все они либо боялись меня, либо задолжали мне и продали его с потрохами. Причем, надо добавить, они сделали это с радостью, почти с ликованием. — Она безразлично пожала плечами. — Но в этом весь Сайгон: все, что тебе требуется, — деньги, знакомства и влияние, но этого-то как раз труднее всего достичь. — Изогнув кисть, Мик воткнул кинжал в крышку стола. Метрдотель сделал вид, что ничего не заметил. — Чтобы получить все это, надо сначала пролить кровь, и немало крови, не так ли, Джай? В этом вся Азия. Жизнь стоит меньше, чем килограмм риса, ты ведь это впитала с молоком матери?
Джай не отрывала взгляда от все еще дрожащего кинжала, который напомнил ей готовую к броску кобру. По лицу женщины невозможно было понять, притягивает или отталкивает ее окружающая Леонфорте аура насилия. Ее щеки раскраснелись, на верхней губе проступили мелкие капельки пота.
— Ты ведь сам убил его, правда?
— Нет, Джай, это ты убила его.
— Что ты говоришь? Я к этому не имею никакого отношения.
Он изучающе посмотрел на нее:
— Поразительно, но я вижу, ты действительно так считаешь. Но вот тебе правда. Когда ты отдаешься мужчине и твоя сексуальность начинает руководить его поступками, тебе только кажется, что она есть нечто отдельное от тебя, что ты остаешься в стороне и не в ответе за жизненно — или смертельно — важные решения, которые принимает близкий тебе человек.
— Но я не выношу вида смерти, — гневно прошептала она. В ее глазах появилось отсутствующее выражение, они словно обратились внутрь ее существа, и Мик понял, что она смотрит в прошлое.
— С тех пор, как я увидела лежащую на полу мать... И кровь, повсюду кровь... — Она судорожно вздохнула. — Ее внутренности лежали на полу, как клубок змей. — Вернувшись к реальности, Джай посмотрела на него осуждающе: — Ты знаешь это, ты же знаешь. И все же судишь меня по своим стандартам.
Он через стол наклонился к ней, и в его хищных глазах загорелся огонек.
— Это единственное, в чем я действительно знаю толк, Джай. — Он насадил на вилку креветку. — Ешь, а то остынет.
Теперь Джай ела охотнее, и пару раз он имел удовольствие увидеть блеск ее мелких, ровных зубов. Собственно говоря, ему было жаль, что ее муж уже мертв. Обладать ею было гораздо приятнее, сознавая, что она принадлежит другому. Ему вспомнилось, как однажды, во время небольшой интимной вечеринки, он овладел ею в кладовке — задрал юбку и, сжимая в ладонях колыхающиеся груди, слыша все учащающиеся стоны экстаза, входил в нее снова и снова, а ее самодовольный, самоуверенный муж накачивался в это время вином и проворачивал свои делишки. Он испытывал особое удовольствие, наставляя рога человеку, который пытался его надуть, но теперь все это было уже позади. А жаль «Однако, — подумал Мик, — настало время двигаться дальше». Вторжение Николаса Линнера в Плавучий город предопределило дальнейшее.